Чорный лед.
- Виталя! — крикнул вслед Сергей. — Садись рядом, торопыга. Веселей вдвоем-то!
Но Виталя, не оборачиваясь, махнул рукой и споро зашагал дальше.
У Сергея опять взял крупный подлещик, но радость от его поимки словно померкла, была неполной. А казалось, чего не хватает? И рыба клюет, и на льду тепло, как в благодатную пору бабьего лета. Радовало взор ледовое пространство, озолоченное солнцем. Хотелось увидеть, что же там дальше? Но дальше лед сливался с небом, а берега, окутанные легкой дымкой, сходились, как скалы в мифе об аргонавтах. Ниже по течению синел лишь левый берег, теряясь в дымке, а правый уходил за поворот. Чернели острова, застыли во льду березняки, когда-то шумевшие на волжском берегу, протянув иссохшие корявые ветви, стояли дубы и вязы.
Сергей отвернулся. Вид мертвого леса тяготил его. Он знал другой лес: чистые сосновые боры, окаймленные моховыми болотами и густо насыщенные запахом багульника, березняки, по осени тихие и грибные, мерно шумящие над речкой-невеличкой, в заводях которой плескались щурята.
Сергей взглянул вслед уходящему Витале и понял, что не хватает ему сейчас обычного человеческого общения, не было того, с кем бы можно было разделить радость бытия, переполняющую грудь. Неинтересно ловить рыбу, пускай и мерную, красивую, но в одиночку, бирюком. Хотя есть и другая крайность — громадные скопления людей, дырявящих лунками лед в метре друг от друга. И горе тому счастливцу, который в этом муравейнике извлечет из лунки хоть какую-нибудь живность. Закон стаи суров: здесь зорко следят друг за другом, и через мгновения ножи ледобуров вонзятся в лед у ног счастливца...
Сергей снова посмотрел вслед Витале, нащупывая взглядом рослую фигуру с ящиком, но лед был пустынен...
Сергей вскочил. Что за черт?! Потеряв опору на гладком льду, он замахал руками, восстанавливая равновесие и, схватив пешню, и скользящими шагами ринулся по следам Витали.
Полоса следов, отпечатавшаяся на инее, шла к фарватеру, чуть заворачивая влево. Метров через двести неустойчиво бегущий Сергей чуть не завалился в промоину, затянутую тонким ледком. Обойдя ее, он наткнулся еще на одну промоину. Следы образовались здесь. Вода в промоине парила...
— Виталя... Виталя!.. — вначале шепотом, потом сорвавшись на крик, звал Сергей, не веря в страшное.
Неожиданно метрах в пяти ниже промоины глухо бухнуло, а затем под прозрачным льдом выплыли белые пальцы и судорожно скребанули по льду.
— А-а! — схватив пешню, Сергей рубил, крошил трещавший под его тяжестью лед, ломал руками, обдирая их в кровь, но бухнуло уже ниже, и опять белые пальцы скребанули по льду...
Сергея бил озноб. Следующую полынью он долбил, учитывая течение. В пробитой майне показалась скрюченная рука, которую Сергей тут же ухватил и потянул на себя. Лед затрещал, но Сергей в неистовстве тянул и тянул за руку, отвоевывая у воды живое человеческое тело. Он видел себя как бы стороны, отдаленно, словно забыв о времени. Лишь саднящие царапины на руке от ногтей тонущего да усталость напоминали о реальности происходящего.
Порядком хлебнувший волжской водички Виталя, хоть и находился на безопасном расстоянии от полыньи, инстинктивно отползал в сторону.
- Жив-жив, бродяга! — тормошил его Сергей. Виталю рвало...
И опять не верилось Сергею: не было ничего, не могло быть!.. Такие случаи верной и дурной смертью кончаются. Слышал Сергей от бывалых, да и сам видал: тонут люди на течении бестолково и быстро, как те двое байдарочников, которых затянуло под береговые закраины. Так же бились они под прозрачным льдом, но у людей, бежавших над ними, не было даже ножа.
Сергея передернуло...
Потом они лежали на льду и молча курили. Над их головами проплывали легкие пушистые облака, чуть подсиненные снизу, тянул вдоль Волги нехолодный юго-восточный ветерок, и шли нескончаемо по прихваченному тонким ледком водному коридору груженые баржи и белые теплоходы - чистюли.
Александр Токарев
